Когда соборы были белыми. Путешествие в край нерешительных людей - Ле Корбюзье

решили так: «Раз открыв, мы уже не можем закрыть ворота в Америку».

2

Нью-Йорк – незавершенный город

Это город в процессе становления. Сегодня он принадлежит миру. Хотя никто не ожидал, он сделался украшением всемирной короны городов, среди мертвых городов, от которых сохранились лишь фундаменты и волнующие воспоминания; среди живых городов, страдающих в тесных границах ушедших цивилизаций. Вот благородство, величие очертаний. Вот примеры выразительной, оживленной, горделивой местности, интересных пейзажей. Вот накопленные веками старинные мудрость и умеренность, со временем столь гармонично соединившиеся, хотя прежде здесь всё было контрастами, противоречиями, революционными изменениями техники и замыслов. Вот, к примеру, Париж, весь вперемежку и одновременно изысканно гармоничный: вертикальная готика, строгий прямолинейный Ренессанс, чистый горизонтальный Великий Век [31], основательный Людовик Пятнадцатый, элегантный и сдержанный Людовик Шестнадцатый; квадратный Наполеон; филигранный Эйфель. Корона благородных городов, нежные жемчужины и сверкающие топазы, лучезарный лазурит и меланхолические аметисты! А Нью-Йорк – большой бриллиант, беспримесный и твердый, сияющий, победоносный.

Нью-Йорк внезапно ворвался в семью мировых городов, и не с черного хода, а буквально распахнув их ворота. Американец – это Янус: лицом, сосредоточенным на подростковых тревогах, он обращен к растерянности своего сознания; решительным лицом атлета, победителя Олимпиад, – к обветшалому миру, о господстве над которым порой помышляет. Ситуация совершенно обратная: представьте в каком-нибудь салоне этого прибывшего издалека молодого человека, немного неловкого, славного и работящего, который улыбается всем этим хорошо устроившимся людям. В один прекрасный день его книга, его речь, его выигранное сражение громко звучит на весь мир. Он победил. Посмотрите ему в глаза: в них горит суровый огонь гордости! Кем он станет: хлыщем или королем?

Нью-Йорк – город не завершенный и не законченный. Он бьет ключом. В мой следующий приезд он будет другим. Тем, кто уже посетил его, задают вопрос: «Когда вы были там в 1930, 1928, 1926 или 1920 году, то-то и то-то уже было? Ах! Значит, вы не знаете, какое впечатление это может произвести!» Таков ритм города.

Архитекторы бросаются туда очертя голову. Основательно потрудившись над «стилями», они отваживаются поработать в современном духе. Как? Плохо, очень плохо, однако случаются и удачи. Детали – это такая мелочь! Стиль подготавливается без них, помимо их воли, самим событием, громадным внутренним усилием, которое мобилизует их действия. Эти события, спорные, странные, забавные или захватывающие, развиваются свободно. Триста метров в высоту – правило этого ошеломляющего регби. Ну да! Триста метров в высоту из камня, железа и стекла, вознесшихся в безукоризненно голубое небо Нью-Йорка, представляют собой новое событие в истории человечества, в распоряжении которого на эту «тему» прежде имелась лишь одна легенда: о Вавилонской башне.

Триста метров в высоту, видимые с улицы или представляющие неописуемое зрелище с равнин Нью-Джерси, над «Палисадом», вертикальными базальтовыми скалами реки Гудзон, – это масштаб нового времени.

Пока это напоминает переезд: сваленная в кучу, разрозненная, ощетинившаяся острыми углами и ножками мебель. Но порядок придет.

А чтобы подняться снизу до отметки «300», скоростным лифтам в нью-йоркских небоскребах требуется сорок пять секунд, то есть они доставят вас до шестьдесят шестого этажа за то же время, которое наши подъемники, чинно трудящиеся на лестницах османовских [32] домов, тратят, чтобы добраться до седьмого.

3

Это дикий город!

Да. Но женщины и мужчины опрятны и пышут здоровьем.

Опрятность – это американская национальная особенность, возведенная в ранг добродетели. Никакой грязи, никакой пыли. Морской ветер непрестанно омывает прозрачное голубое небо. В конторах чисто; ванные комнаты, магазинчики, отели сверкают; рестораны, бары ослепительны. Безукоризненный персонал работает без пиджаков, в белоснежных рубашках. Пища завернута в блестящий целлофан. Никакой пыли, даже символической: всё новехонькое и чистенькое, включая готику университетских зданий.

Парижское бистро, по возвращении ты разочаровало меня своим жухлым шармом. Слишком старо, удручающе старо! Даже ни одного чистенького старичка!

Зато в американской чистоте присутствует стиль, настоящий стиль.

Людям, стирающим свои рубахи, отделывающим свои дома, моющим стекла своих окон, присуща иная этика, нежели тем, кто разводит пыль и грязь. Эти, чтобы доказать, что за ними стоит вековая культура, не заделывают щели и трещины, не счищают патину. И что еще хуже, вдобавок ввели моду на патину, пристрастие к старому, и ради нее занимаются ковкой железа и пачкают бистром новую деревянную обшивку стен в своих жилищах.

Подлинная культура проявляется в новой краске, белом белье и свободном от всего лишнего искусстве. На Кикладах, греческих островах, где вулканическая почва не позволила применить колесный транспорт – повозку, велосипед, автомобиль, перевозки осуществляются только на спинах мулов, там сохранились тысячелетние обычаи, там, кажется, в селениях можно повстречать Агамемнона или Одиссея. Так вот, традиция живой культуры этих островов требует, чтобы по субботам жители белили стыки камней, образующих порог дома, а также плиток перед ним, сверкающим кристаллами известковым молоком – лучезарной филигранью. А потому каждое воскресное утро восходит над островами в сиянии чистоты и белизны; таков знак восхваления жизни: наведение чистоты. Прокатитесь в автомобиле через прекрасную Францию, и вы увидите, что это глубокое ощущение вечно обновляющейся или доступной обновлению жизни ослабело; что трещины, грязь и нерадение овладели нашими душами… кроме разве что отдельных мест, где сохранилась вера в ценность каждого часа.

4

Улицы перпендикулярны, а рассудок свободен

Рассудок свободен, ему не приходится ежеминутно предаваться сложной игре, навязанной головоломкой наших европейских городов. Вы хотите отправиться из дому в Оперу, на кладбище Пер-Лашез, в Люксембургский сад или к Эйфелевой башне? Прежде всего, достаньте из ящика план города и составьте маршрут. Это целое дело. Старики будут настаивать, что в этом они видят очарование Парижа. Я не согласен; однако я принимаю затруднение, связанное с самой историей города;